Прохладный мир

Охота выдалась удачной – загнали лосенка и двух баб.

Прямо за службами был устроен прочный загон из деревянных перекладин, по форме напоминающий ЦУМ. Главный трофей – большая чумазая девка – был помещен сюда. Розовые груди мотались за свежеструганными решетками – баба деловито нарезала круги по клетке, толкая перед собой несуществующую тележку. Потом вдруг она садилась на солому, в позе педикюра, и взгляд её стекленел. Баба смотрела Дом-2.

Ибрагим, скинув черкеску, блестящую серебряными газырями, и перехватив длинные усы ниточкой, точил булатный нож. Вторая баба, которую сильно попортили собаки, лежала подле, на траве, стреноженная, и листала журнал «Хелло!»
Ибрагим выкатывал глаза, что-то напевая, и приятный свист затачиваемой стали летел, вслед за дымом костерка, к осеннему небу.

- А что, Ибрагим, хороша ли баба?
Кой-кто из джентльменов уже переоделся и со стаканом коньяка в руке спустился во двор проведать жаркое. Белый пробор лихо пересекал черные лаковые волосы.
- Очынь хороша, барин! Из этой баба буду пилов делать! Еще репа возьму, зира возьму, немного нут возьму, красный перец для запаха! Смотри, будешь кушать бабу, барин, язык не проглоты!

<описание природы></описание природы>

Большой стол накрыли прямо под небом, подложив кой-где доски, чтоб ножки не утопали в мягкой осенней почве.
Плов ели руками, запивая хорошим Саперави и водкой.
Кинза, помидоры, крупная соль и тонкие кольца лука составляли закуску.
- А что, господа, слышали ли вы, что бабу можно эть?
Фердинанд расколол мозговую кость предплечья и понюхал густой ароматный пар.
- Да-с, бабу, как и любое млекопитающее, можно эть. Я вот пробовал эть бабу, когда служил в Бессарабии, и нашел её куда нежней козы.
Джентльмены, разгоряченные спиртным и прозрачным осенним воздухом, загоготали.

- Да, её можно приручить и сделать другом, взять в дом.

За столом повисла тишина. Ножи перестали звенеть о тарелки. Где-то далеко в осеннем бору переговаривались сороки.

- Что вы стихли, как на похоронах? Я имел в виду козу.

Громкий смех, как ливень, обрушился на поляну.
Джентльмены корчились, сгибаясь и разгибаясь, хлопали друг-друга по спинам, показывая рты с непрожеванными кусками мяса, проливали из стаканов, роняли тарелки и стулья. Ибрагим, всё еще в фартуке и с подвязанными усами, гоготал так, что клетчатый платок его весь промок от слез.
Перестать смеяться было им решительно невозможно, но если бы джентльмены вдруг остановились – хотя это и не было возможно, но если бы они на миг затихли, то услышали бы, как в своей деревянной клетке, оставив Дом-2, тоненьким голоском хихикает вместе с ними розовая чумазая девка.